Если бы мне нужно было сделать аромат точно по брифу, я бы обратилась к Фрейссу-младшему, нынешнему штатному «носу» Caron.
Дело в том, что Montaigne не новинка. Первый его релиз вышел в 1986 году, не в лучшие для дома Caron времена. Это был едкий концентрат из альдегидов, зелени, мускуса и цитрусовой цедры. Еще более лаконичный чем Alpona но, в общем-то, вполне соответствующий духу ярких бескомпромиссных 80-х. Затем об аромате с таким звучным именем благополучно забыли, только коллекционеры охотились за ним.
И вот в 2007 году выходит новая версия Montagne. О том, что это версия, а не оригинал, стало известно не сразу. И я, честно говоря, сильно удивлялась на какие коммерческие перспективы рассчитывают в Caron, выпуская такой бабушкин сундук. Второе опасение заключалось в том, что могли просто взять старую формулу и перебрать из современных компонентов. Тогда бы точно получился тихий ужас. Но этого тоже не произошло.
Перед Фрейссом поставили задачу собрать молодежную, современную композицию из традиционных цветов и цитрусовых, при этом, в традициях Caron. Сделать новинку и девочковый суперхит. И мне кажется, с задачей он справился блестяще.
Я бы прописывала Montaigne неискушенным «компотчицам» в образовательных целях. Посредством него совсем несложно начать корректировать парфюмерный вкус.
Начальные ноты Montaigne не отпугнут даже самых юных. Нежная, чуть фруктовая мимоза — желтые пушистые шарики, сочный апельсин со свежей цедрой, горькой коркой и сладкой мякотью насыщенны но не подавляют. Весенние цветы вступают по-одному, постепенно вытесняя фруктовые оттенки. Сердце Montaigne желтое, теплое и ласковое как солнце на пляже — нарциссы, жасмин и традиционная кароновская не масляная роза. В базе качественный сандал и редкая по нынешним временам не кондитерская, а парфюмерная ваниль.
Montaigne весь не кондитерский, не съедобный, что ставит его на ступеньку выше большинства молодежных новинок. Это в лучших классических традициях абстрактная композиция, где каждый компонент лишь участник слаженного хора. В то же время, песня выводимая хором, мелодична, проста и понятна даже самому неподготовленному носу.
Маленькая желтая дверь в мир классической парфюмерии от Caron.
На моей памяти пока только два примера успешного омоложения парфюма — это Chanel №5 Eau Premiere и Montaigne Caron. Правда, оба способных на подобную операцию пластических хирурга парфюмера уже пристроены — Польж в Шанель, Фрейсс в Карон. И увольняться, вроде бы, не собираются.
Cabochard Gres
Эволюция понятия «женственность» в парфюмерии — это тема для отдельной беседы. В разное время женщина была невинным цветком без единой мысли и заботы, сладкой халвой, звездой гарема, на которую делал стойку даже самец кабарги, властной госпожой, космической пришелицей с зелеными волосами, барби в розовом бикини.
Cabochard — духи того периода парфюмерной истории, когда женственность считалась почти синонимом таинственности, загадочности. Запах женщины ничего не говорил о своей носительнице открытым тестом, не давал легко читаемых знаков, был маской.
У Cabochard зеркальная поверхность. Амальгама потускнела от солнца, местами выщерблена. Это тактичное зеркало, не хуже фотошопа скрывающее следы усталости, бурной ночи и прочих грехов тяжких. Отраженная в этом зеркале может себе позволить не быть, непременно, молодой и красивой. Даже если у нее все еще есть выбор.
Она аккуратно укладывает волосы, черно-черно подводит глаза, спокойно и деловито без псевдоэротичных ужимок натягивает чулки (тогда все ходили в чулках, колготок не существовало) и исчезает из поля зрения зеркала в хмурое утро североевропейского города. Или это уже вечер? Не разглядишь. 
Многослойность Cabochard уникальна. Он может казаться резким и энергичным, зеленым и пряным парфюмом амазонки, коим стал его последователь Parure Guerlain, может поспорить силой властного характера с предшественником — густо-кожаным, полынным, жарко-цветочным Bandit Piguet. Или вдруг прикинется интимным, нежным и пудровым, гораздо более будуарным, чем нарочито анималистические амбровые и мускусные ароматы. Причем, всякий раз образ он выбирает по собственному усмотрению.
В духах его легче застать врасплох, в туалетке вертляв и, несколько, вздорен, хотя, чертовски обаятелен.
Сломайте стереотип, попробуйте Cabochard жарким июльским днем.
Serge Lutens Un Bois Sepia
Камфорное дерево не растет в гуще других деревьев, словно бы сторонится их в надменной отчужденности. При этой мысли становится жутко, в душе родится чувство неприязни. Но ведь говорят о камфорном дереве и другое. Тысячами ветвей разбегается его густая крона, словно беспокойные мысли влюбленного. Любопытно узнать, кто первый подсчитал число ветвей и придумал это сравнение.
Первый вдох сделать непросто как в горах, в разреженном воздухе. Но воздух этот чист и сочен как древесный сок, жесток как волокна, защищающие рыхлую сердцевину, горек как тонкая зеленоватая кора молодых веток.
Кипарис-хиноки тоже чуждается людских селений. Он так хорош, что из него строят дворцы, «где крыты кипарисом кровли крыш у трех иль четырех прекрасных павильонов». А в начале лета он словно перенимает у дождя его голос. В этом есть особая прелесть.
Древесного сока так много, что кажется, будто вся жизнь дерева вытекает сквозь пальцы. Жесткость отходит на время, уступая место прозрачной печали.
Туя-каэдэ невелика ростом. Концы листьев, когда они только-только распускаются, чуть отливают красным. И вот что удивительно! Листья у нее всегда повернуты в одну и ту же сторону, а цветы похожи на сухие скорлупки цикад.
Сок и смола сочатся свквозь толстую бурую кору и капают в опавшую пожелтевшую хвою, на отполированные дождем и ветром оголенные мощные корни, скатываются шариками в пыли. Через сотни тысяч лет эти шарики могут стать янтарем.
Асунаро — это кипарис. Не видно его и не слышно о нем в нашем грешном мире, и только паломники, посетившие «Священную вершину», приносят с собой его ветви. Неприятно к ним прикоснуться, такие они шершавые. Зачем так назвали это дерево — асунаро — «завтра будешь кипарисом»? Не пустое ли это обещание? Хотела бы спросить у кого-нибудь. Мне самой смешно мое ненасытное любопытство.
Камфарные ноты щиплют нос, древесная труха скрипит на зубах. Запах уплотняется и багровеет как солнечный диск на закате. Отдельные ноты утрачивают свой уникальный характер, голос, ритм. В этом нет больше необходимости. Они поглощены.
Дерево, которое зовут белым дубом, прячется всех дальше от людей, в самой глубине гор. Видишь разве только его листья в те дни, когда окрашивают церемониальные одежды для сановников второго и третьего ранга. И потому не скажешь о белом дубе, что он поражает своей красотой или великолепием. Но, говорят, он может обмануть глаз, такой белый-белый, словно и в летнее время утопает в снегу. И чувствуешь глубокое волнение, когда его ветка вдруг напомнит тебе старинное предание о том, как Сусаноо-но микото прибыл в страну Идзумо, или придет н апамять стихотворение Хитомаро.
Цвет, свет, влага, вкус перенасыщенны, где-то совсем рядом с пределом чувствительности. Но после всякой кульминации наступает успокоение. Дыхание выравнивается, остаются горечь и смолистое тепло. Начало и конец палки. Крути ее как хочешь.
Угасая, запах снова возвращается к тому, с чего начал — к жесткости. Но жесткость эта иного происхождения. Это уже не молодое упругое дерево, а старая сухая пластинка палисандра, способного кружиться в воздухе как лист бумаги, испещренной иероглифами.
Веерная пальма не слишком хороша на вид, но она в китайском вкусе, и ее, пожалуй, не увидишь возле домов простолюдинов.
Сэй-Сенагон
Diorissimo Dior
Не каждым духам дано заслужить статус легенды, произведения искусства. Есть просто приятные запахи, чья задача дополнить образ, стать завершающим штрихом. И есть уникальные, запоминающиеся и мелодичные композиции, способные вызывать настоящие, глубокие чувства.
Они, буквально, взрывают эмоции, доставляют интеллектуальное удовольствие от процесса познания. Как правило, эти духи не копии природных запахов, а творческая переработка темы.
Они технически безупречно выполнены, имеют свое «лицо», гармоничны.
Они «живут», взаимодействуют с носителем.
И последнее — настоящие легенды любимы, желанны и востребованы долгие годы, многими поколениями.
Исследователи, любители и ценители ландышевой темы в парфюмерии эти два ландышевых солифлора — Diorissimo и Muguet Guerlain всегда ставят рядом и неизбежно подвергают сравнению. Изредка упоминается третий — Muguet Du Bonheur Caron. Но только упоминается, конкуренции не составляет.
Два великих парфюмера двух великих домов (каждый по-своему) сказали на данную тему все.
Казалось бы, где тут развернуться? Простой, свежий весенний цветок. Но, повторюсь, настоящий художник не стремится слепо копировать природу. Он воплощает свое видение, и видение его шире, чем у любого из нас, иначе все были бы гениями.
Muguet Guerlain — гениальный утренний ландыш. На рассвете, под первыми лучами солнца ароматы белых цветов окрашиваются в розовый цвет, истончаются, растворяются в прохладной росе, дышат. Отдохнувшая за ночь зелень готовит хлорофилл к фотосинтезу. Земля упирается, чтобы не отдавать накопленную влагу жадному солнцу. Разбуженный лес замер. Впереди длинный день. Muguet не сразу идет на контакт, как едва проснувшийся ребенок не сразу пойдет на ручки к чужой тете. Еще разревется, хоть уши затыкай.
Diorissimo — гениальный вечерний ландыш. Именно ночью все белые цветы звучат в полную силу, призывно, не таясь. Ночью проявляется истинная дурманящая, ядовитая сущность этого невинного с виду растеньица. Белизна, чистота и свежесть в Diorissimo — только иллюзия. Оборотная сторона свежести — растительная и животная теплая телесность.
Переходы весьма искусно замаскированы лепестками роз, вы их не сразу заметите. Как не заметите в темноте стремительно набежавших туч, и майская ночная гроза, бьющая тяжелыми каплями по темечку, станет для вас неожиданностью. По лицу, мешая открыть глаза, за шиворот алой шелковой рубахи, по запылившейся за день листве хлынет теплый дождь. Вибрации грозового воздуха натянут нервы и обострят восприятие. Кожей босых ступней вы ощутите, что почва живая, она засасывает, оплетает корнями, вместе с ядовитыми ландышами и грозой участвует в заговоре. Поймают, околдуют и навсегда отнимут память у пленника леса.
Мне очень нравятся рекламные рисунки Рене Грюо для Диора. Все кроме Диориссимо. Слишком кокетливы. Лживы. Как сами ландыши.